Игорь Москвин - Петербургский сыск. 1874 год, февраль
Вот и приходится, как слепым брести.
– Господин штабс—капитан. – лицо Синицына осветилось улыбкой облегчения, – я всегда рядом с трактиром, так что могу поспособствовать, мне любопытно посмотреть, как сыскная полиция следствие ведет.
– Непременно мы воспользуемся такой оказией, – Василий Михайлович склонился над столом и понизил голос, – сам знаешь. Дел невпроворот, рук на все не хватает. Вот и мучаемся порой, разрываясь на части, куда в первую очередь бежать, за что хвататься, а дело стоит. Прям голова кругом идет.
– Не беспокойтесь, господин орлов. Мы в лучшем виде.
– Благодарю, всенепременно воспользуюсь твоим предложением, но потом не обессудь, если что. Не жалуйтесь на самоуправство сыскного отделения.
– Извиняюсь, но я не из таких.
– Я думаю, не стоит напоминать, что наш разговор должен остаться в тайне.
– Эт понимаю, ваше благородие.
Послу ухода околоточного Василий Михайлович с четверть часа сидел бездвижно, обдумывая узнанное. Складывалась вполне красочная картина, но все—таки не хватало многих штришков, которые не позволяли полностью увидеть все полотно целиком.
Степан, Мария. убитый Ильешов, земляки Дорофея Дормидонтовича – семейство Морозовых, казалось, все можно связать в один узелок. Вопросов много и каждый требует немедленного ответа, от них зависит, в какую сторону потащит следствие запряженная розыскная лошадь.
Штабс—капитан накинул шинель и направился в адресный стол, где намеривался узнать некоторые сведения об интересующих лицах, проживающих на Петербургской стороне, а уж потом опять расспросы, расспросы и расспросы.
Жуков встретил Василия Михайловича на выходе из сыскного отделения. Штабс—капитан застегивал шинель перед тем, как погрузиться в морозный февральский день.
– День добрый! – Приветствовал Миша.
– А, Михаил! – Чуть ли не рассеянным тоном, а может, задумчивым ответил Орлов. собираясь пройти мимо младшего помощника Путилина.
– Василий Михайлович, а я по вашу душу, мне Иван Дмитрич наказал идти к вам за заданиями.
– Значит, зубы обломал на Емифке, кажется?
– Не совсем, – насупился Жуков, проглотив в истину высказанное, – я помню ваши слова, что ошибки надо признавать, а не выказывать строптивость и непомерное упрямство.
– Я вроде бы не тебе высказывал?
– Не мне, но я запомнил. Вы сейчас куда?
– В Адресную Экспедицию, ты не против совместного посещения сего богоугодного заведения?
– Я, – настроение Миши испортилось, снова в ненавистную Экспедицию. Хотел было произнести, что будет занят бумагами, но передумал, – не против.
Через два часа насквозь промороженные Орлов и Жуков прямо таки ввалились в сыскное отделение, громыхнув входной дверью так, что Иван Дмитриевич услышал за закрытой дверью кабинета. Не смотря на телесное состояние, Василий Михайлович находился в приподнятом настроении, сведения, полученные в Адресной, были довольно любопытны и штабс—капитан удивлялся. Как же он раньше не догадался проверить, хотя чего греха таить, не было нужды.
Отряхнув верхнюю одежду в коридоре, на улицы города повалил крупный снег, пеленою заполнивший город, словно осенним непроницаемым туманом.
Путилин сидел за столом, и складывалось впечатление, что он с утра не имел возможности из—за него подняться, занятый всякими депешами, циркулярами, посланиями, на которые так горазды российские чиновники. Хотелось думать иначе, но в каждом департаменте отрабатывали жалование и поэтому службу исчисляли количеством исписанной бумаги, словно это и есть основное занятие. Иван Дмитриевич первое время честно отвечал на каждую бумагу, но потом понял, что за таковым занятием можно проводить сутками, но так и не справится с ними. Даже журналист в отделении уже давно поговаривал, что ему нужен помощник, но бумага, посланная на этот счет, то ли затерялась в глубинах чиновничьих столов, то ли была отложена до грядущих перемен.
Путилин обрадовался появлению агентов, хотелось почувствовать настоящее дело. Иной раз проще сидеть в три погибели в засаде, поджидая преступника, чем вот так погрязнуть в ворохе никому ненужных бумаг, составленных только для их составления.
– Вижу по блестящим глазам, – начальник сыскной полиции потер рука об руку, – с хорошими вестями и, видимо, по следствию на Курлянлской?
– Еще какие новости, – не выдержал Миша томления и первым высказался, но перехватив насмешливый взгляд штабс—капитана, умолк, так и не договорив приготовленной фразы.
– Присаживайтесь, господа, и рассказывайте. Я внимательно слушаю.
Глава тридцать пятая. Поворот в нежданном направлении…
– Все началось с визита господина Синицына, который несет службу в околотке, где находится трактир «Ямбургъ», – присев, начал рассказывать Василий Михайлович, делая перерывы между словами, чтобы возбудить интерес Путилина, – по чести говоря, кого—кого, но его я не ожидал.
– Не томите предисловиями, Василий Михайлович.
– Хорошо, – согласился Орлов, – околоточный явился с самого утра и поведал, чей шарф у меня на столе и кто является виновником нападения на меня.
– Вот это становится любопытным, – Иван Дмитриевич улыбнулся, – с самого утра? – Уточнил он.
– Так точно, – появилась улыбка и на губах штабс—капитана.
– И кто определен в незадачливые грабители, как давече выразились вы?
– Самой собой разумеется – Степан Иволгин.
– Василий Михайлович, вижу по вашему лицу, что еще не маловажное держите в запасе?
Штабс —капитан протянул бумагу, которую до времени держал свернутой в трубочку. Иван Дмитриевич пробежал глазами, положил на стол, но через мгновение снова взял в руки и начал более внимательно читать.
– Я так понимаю, что подозреваемые в деле на Курляндской переходят в разряд обвиняемых?
– Я бы с такой уверенностью не смел заявить, но мне кажется, что скоро следствие завершим и отложим в сторону.
– Хорошо бы, – Путилин задумчиво смотрел на бумагу, – градоначальник интересуется каждый божий день расследованием. Такого зверства не было в столице со дня основания. Убийцу при дворе называют не иначе, как Курляндский мясник. Государь проявляет обеспокоенность.
– Иван Дмитрич, ведь делаем все, чтобы изобличить преступника.
– Знаю, в особенности твою, Миша, – слова звучали по отечески, словно Путилин и хотел высказаться, но не задев чувств Жукова, – настойчивость.
– Я…
– Ладно уж, – отмахнулся начальник сыскного отделения, – главное, что избран, как я думаю, верный путь.
– Без сомнения, – вставил Миша.
– Вот именно. Так каковы планы, Василий Михайлович?
– Не хотелось бы раньше времени испугать преступника, чтобы он не подался в бега, хотя сомневаюсь. Мне кажется, глаза застлали большие деньги, вот он и решился пролить кровь.
– Хорошо, тогда жду вас со сведениями об этом человеке, в особенности хотелось посмотреть послужной список.
– Так точно, но… – начал штабс—капитан и остановился, словно не решался произнести вслух свои сомнения.
– Без всяких «но», что вы задумали?
– Сегодня вечером я с несколькими агентами и полицейскими околотка берем под стражу Степана Иволгина, как подозреваемого в деле об убийстве семьи Морозовых и господина Ильешова, и, – как будто бы стесняясь, добавил, – в нападении на меня. Это позволит нам пока собрать необходимые сведения и арестовать настоящего душегуба.
– Я отнюдь не против ваших действий, хотя арест – дело серьезное, – с хитринкой в голосе сказал Путилин.
– Иван Дмитрич, я все понимаю и беру всю меру ответственности на себя.
– Не хватало, чтобы начальник сыскного отделения прятался за спины чиновников по поручениям, – отмахнулся Путилин, – я пребываю в абсолютной уверенности, что ваши действия приведут к ожидаемому результату, поэтому можете рассчитывать на всякое содействие с моей стороны, но если не получится. – Иван Дмитриевич на мгновение запнулся, – не в первый раз отвечать перед Богом за просчет, – Путилин намеренно не упомянул вышестоящих государственных чинов. – Все под ним ходим.
– Иван Дмитрич, разрешите и мне съездить на арест?
– Съездить! – Путилин покачал головой, – Миша, это не загородная поездка, когда же в тебе появится больше серьезности?
– Иван Дмитрич…
– Василий Михайлович, проследите за молодым поколением.
– Так точно. – ответил Орлов и с улыбкой посмотрел на младшего помощника.
Надворный советник Соловьев, которому было поручено, невзирая на договоренность с господином Задонским, проследить за ним, вечером докладывал, что Сергей Евграфович в течение дня никуда из дому не выходил и никому писем, телеграмм не посылал. Видимо, обдумывал сложившееся положение.
